Ты подарил мне бесконечность, в считанные дни.
Ты подарил мне бесконечность, в считанные дни.
Ты подарил мне бесконечность, в считанные дни.
Поднимался прилив. Тюльпановый Голландец обернулся к океану:
— Разлучник, воссоединитель, отравитель, укрыватель, разоблачитель, набегает и отступает, унося все с собой!
— И что это? — спросила я.
— Вода, — ответил Голландец. — И время.
Питер ван Хутен. Царский недуг.
Поднимался прилив. Тюльпановый Голландец обернулся к океану:— Разлучник,…
Поднимался прилив. Тюльпановый Голландец обернулся к океану:
— Разлучник, воссоединитель, отравитель, укрыватель, разоблачитель, набегает и отступает, унося все с собой!
— И что это? — спросила я.
— Вода, — ответил Голландец. — И время.
Питер ван Хутен. Царский недуг.
На футболке был принт знаменитой картины сюрреалиста Рене Магритта: он нарисовал курительную трубку и подписал курсивом: «C’est n’est pas une pipe» («Это не трубка»).
— Не понимаю я этой футболки, — сказала мама.
— Питер ван Хаутен поймёт, поверь. Он тысячу раз ссылается на Магритта в «Царском недуге».
— Но это же трубка!
— Нет, не трубка, — заметила я. — Это изображение трубки. Понимаешь? Любые изображения вещей имманентно абстрактны. Это очень тонко.
На футболке был принт знаменитой картины сюрреалиста Рене…
На футболке был принт знаменитой картины сюрреалиста Рене Магритта: он нарисовал курительную трубку и подписал курсивом: «C’est n’est pas une pipe» («Это не трубка»).
— Не понимаю я этой футболки, — сказала мама.
— Питер ван Хаутен поймёт, поверь. Он тысячу раз ссылается на Магритта в «Царском недуге».
— Но это же трубка!
— Нет, не трубка, — заметила я. — Это изображение трубки. Понимаешь? Любые изображения вещей имманентно абстрактны. Это очень тонко.
После этого я вдруг поняла, что позвонить больше некому, и это было печальнее всего. Единственный, с кем я хотела говорить о смерти Огастуса Уотерса, был сам Огастус Уотерс.
После этого я вдруг поняла, что позвонить больше…
После этого я вдруг поняла, что позвонить больше некому, и это было печальнее всего. Единственный, с кем я хотела говорить о смерти Огастуса Уотерса, был сам Огастус Уотерс.
— А какая у тебя история? — спросил он, присаживаясь на кровать на безопасном расстоянии.
— Я уже рассказывала. Мне поставили диагноз, когда мне было…
— Нет, не история болезни. Твоя история. Интересы, увлечения, страсти, фетиши и тому подобное.
— Хм, — задумалась я.
— Только не говори, что ты одна из тех, кто превратился в собственную болезнь. Я таких много знаю. От этого просто руки опускаются. Рак — растущий бизнес, занимающийся поглощением людей, но зачем же уступать ему досрочно?
— А какая у тебя история? — спросил…
— А какая у тебя история? — спросил он, присаживаясь на кровать на безопасном расстоянии.
— Я уже рассказывала. Мне поставили диагноз, когда мне было…
— Нет, не история болезни. Твоя история. Интересы, увлечения, страсти, фетиши и тому подобное.
— Хм, — задумалась я.
— Только не говори, что ты одна из тех, кто превратился в собственную болезнь. Я таких много знаю. От этого просто руки опускаются. Рак — растущий бизнес, занимающийся поглощением людей, но зачем же уступать ему досрочно?
Боль как ткань: чем она сильнее, тем больше ценится.
Боль как ткань: чем она сильнее, тем больше…
Боль как ткань: чем она сильнее, тем больше ценится.
— Ностальгия — побочный эффект рака, — напомнила я.
— Нет, ностальгия — побочный эффект умирания, — сказал он.
— Ностальгия — побочный эффект рака, — напомнила…
— Ностальгия — побочный эффект рака, — напомнила я.
— Нет, ностальгия — побочный эффект умирания, — сказал он.
Мир живет своей жизнью, даже если я участвую в этом вполсилы.
Мир живет своей жизнью, даже если я участвую…
Мир живет своей жизнью, даже если я участвую в этом вполсилы.
Мне нравилось, что он штатный профессор кафедры
Слегка Асимметричных Улыбок — на отделении дистанционного обучения.
Мне нравилось, что он штатный профессор кафедрыСлегка Асимметричных…
Мне нравилось, что он штатный профессор кафедры
Слегка Асимметричных Улыбок — на отделении дистанционного обучения.
Странная штука, но снаружи дома за редким исключением ничем не выдают, что делается в их стенах, хотя там происходит большая часть нашей жизни. Может, в этом и состоит глобальная цель архитектуры?
Странная штука, но снаружи дома за редким исключением…
Странная штука, но снаружи дома за редким исключением ничем не выдают, что делается в их стенах, хотя там происходит большая часть нашей жизни. Может, в этом и состоит глобальная цель архитектуры?
Любить — значит выполнять обещания во что бы то ни стало.
Любить — значит выполнять обещания во что бы…
Любить — значит выполнять обещания во что бы то ни стало.
Если любишь радугу, надо любить и дождь.
Если любишь радугу, надо любить и дождь.
Если любишь радугу, надо любить и дождь.
Не подумайте, что я вам не доверяю, но я вам не доверяю.
Не подумайте, что я вам не доверяю, но…
Не подумайте, что я вам не доверяю, но я вам не доверяю.
Потерять человека, с которым тебя связывают воспоминания, все равно что потерять память, будто все, что мы делали, стало менее реальным и важным, чем несколько часов назад.
Потерять человека, с которым тебя связывают воспоминания, все…
Потерять человека, с которым тебя связывают воспоминания, все равно что потерять память, будто все, что мы делали, стало менее реальным и важным, чем несколько часов назад.
Люди теряют глаза, заболевают черт-те чем, но у каждого должна быть настоящая любовь, которая длится минимум до конца жизни!
Люди теряют глаза, заболевают черт-те чем, но у…
Люди теряют глаза, заболевают черт-те чем, но у каждого должна быть настоящая любовь, которая длится минимум до конца жизни!
Я верю не в такой рай, в котором ты катаешься на единороге, живешь в замке из облаков, но… Да, я верю во что-то подобное. А иначе какой смысл?
Я верю не в такой рай, в котором…
Я верю не в такой рай, в котором ты катаешься на единороге, живешь в замке из облаков, но… Да, я верю во что-то подобное. А иначе какой смысл?
— Хейзел не как все. Она знает истину. Она не хотела миллиона поклонников, она хотела только одного. И она получила его. Может быть, её не много любили, но её любили сильно. А это больше, чем выпадает на долю большинства из нас.
— Хейзел не как все. Она знает истину.…
— Хейзел не как все. Она знает истину. Она не хотела миллиона поклонников, она хотела только одного. И она получила его. Может быть, её не много любили, но её любили сильно. А это больше, чем выпадает на долю большинства из нас.
Только теперь, когда я сама любила гранату, до меня дошла ослиная глупость попытки спасти других от моей неминуемой и скорой дефрагментации: я не могу разлюбить Огастуса Уотерса. И не хочу.
Только теперь, когда я сама любила гранату, до…
Только теперь, когда я сама любила гранату, до меня дошла ослиная глупость попытки спасти других от моей неминуемой и скорой дефрагментации: я не могу разлюбить Огастуса Уотерса. И не хочу.
Важно не то, какую чушь лепечет голос, а какие чувства этот голос вызывает.
Важно не то, какую чушь лепечет голос, а…
Важно не то, какую чушь лепечет голос, а какие чувства этот голос вызывает.
Кто столь тверд, чтобы устоять перед соблазном?
Кто столь тверд, чтобы устоять перед соблазном?
Кто столь тверд, чтобы устоять перед соблазном?