И я узнал, что лучшее, величайшее, честнейшее и достойнейшее в жизни – вне рыночной цены и что дары богов не продаются.
И я узнал, что лучшее, величайшее, честнейшее и достойнейшее в жизни – вне рыночной цены и что дары богов не продаются.
– Моя слава! – проговорил я с горечью. – Каким способом я достиг её? Стоит ли она чего-нибудь?
– Моя слава! – проговорил я с горечью. – Каким способом я достиг её? Стоит ли она чего-нибудь?
Христос искупил человека и своим учением показал, как может человек искупить дьявола!
Христос искупил человека и своим учением показал, как может человек искупить дьявола!
От безжалостной руки разбитому сердцу.
От безжалостной руки разбитому сердцу.
Бедняк, как сказал худой, озабоченный священник, не всегда будет терпелив!
Бедняк, как сказал худой, озабоченный священник, не всегда будет терпелив!
Со всем своим богатством я ничего не сделал достойного заслуги.
Со всем своим богатством я ничего не сделал достойного заслуги.
Я смотрел на неё в молчании, удрученный, ошеломленный, с таким чувством, как будто бы нечто бесконечно чистое и драгоценное превратилось в пыль у моих ног.
Я смотрел на неё в молчании, удрученный, ошеломленный, с таким чувством, как будто бы нечто бесконечно чистое и драгоценное превратилось в пыль у моих ног.
Ведь это нечто особенное – иметь предка, проколотого копьём на Босфортском поле и оставленного там на съедение птицам! По-видимому, это даёт право на жестокость для всей фамилии в будущем.
Ведь это нечто особенное – иметь предка, проколотого копьём на Босфортском поле и оставленного там на съедение птицам! По-видимому, это даёт право на жестокость для всей фамилии в будущем.
Но я могла бы полюбить Сибиллу, если б она позволила, но она не хочет. Она проводит жизнь, как глыба льда и никого не любит.
Но я могла бы полюбить Сибиллу, если б она позволила, но она не хочет. Она проводит жизнь, как глыба льда и никого не любит.
Живите для себя. Если вы сделаете что-нибудь для других, эти другие только ответят вам самой чёрной неблагодарностью.
Живите для себя. Если вы сделаете что-нибудь для других, эти другие только ответят вам самой чёрной неблагодарностью.
… я, подобно большинству литераторов, с забавным противоречием смотрел на публику, как на «ослов», и в то же время ничего так не желал, как похвалу и одобрение этих самых «ослов»!
… я, подобно большинству литераторов, с забавным противоречием смотрел на публику, как на «ослов», и в то же время ничего так не желал, как похвалу и одобрение этих самых «ослов»!
Эра, в которой господствует только любовь к деньгам, имеет внутри гнилую сердцевину и должна погибнуть. Вся история говорит нам об этом, но никто не принимает во внимание урока истории.
Эра, в которой господствует только любовь к деньгам, имеет внутри гнилую сердцевину и должна погибнуть. Вся история говорит нам об этом, но никто не принимает во внимание урока истории.
Обычно люди редко искренне огорчаются, когда исчезает какой-нибудь блестящий член общества: остается вакансия для мелюзги.
Обычно люди редко искренне огорчаются, когда исчезает какой-нибудь блестящий член общества: остается вакансия для мелюзги.
Я не знаю, хорошо или дурно, что наше будущее закрыто от нас. Стали бы мы уклоняться от зла, если бы знали его результаты?
Я не знаю, хорошо или дурно, что наше будущее закрыто от нас. Стали бы мы уклоняться от зла, если бы знали его результаты?
Ум и деньги вместе могут двигать миром.
Ум и деньги вместе могут двигать миром.
Ничто в сущности не умирает окончательно.
Ничто в сущности не умирает окончательно.
Тебе следовало считать меня врагом, потому что тот, кто льстит человеку за его добродетели или потворствуют ему в его пороках, есть худший враг того человека.
Тебе следовало считать меня врагом, потому что тот, кто льстит человеку за его добродетели или потворствуют ему в его пороках, есть худший враг того человека.
Деньги — это крючок самого дьявола.
Деньги — это крючок самого дьявола.
Если есть человеческое существо, которого я более всего гнушаюсь, так это тип человека, весьма распространенный в наше время, — человека, который облекает свои мерзкие пороки в платье широкого великодушия и добродетели.
Если есть человеческое существо, которого я более всего гнушаюсь, так это тип человека, весьма распространенный в наше время, — человека, который облекает свои мерзкие пороки в платье широкого великодушия и добродетели.
Имя, почет и власть — все продажно в наш удивительно коммерческий век и поднимается до самой высокой цены!
Имя, почет и власть — все продажно в наш удивительно коммерческий век и поднимается до самой высокой цены!