Артему эта идея показалась очень странной. Зачем надо было сначала карать всех смертью, чтобы потом жертвовать собственным сыном, для того чтобы вернуть все, как было?
Артему эта идея показалась очень странной. Зачем надо было сначала карать всех смертью, чтобы потом жертвовать собственным сыном, для того чтобы вернуть все, как было?
До тех пор неведома была ему печаль, ибо некого было любить ему, и одиночество ему было неизвестно.
До тех пор неведома была ему печаль, ибо некого было любить ему, и одиночество ему было неизвестно.
Если ты сейчас не рискнешь, то тебе придется всю жизнь ставить на чужих крыс.
Если ты сейчас не рискнешь, то тебе придется всю жизнь ставить на чужих крыс.
Один патрон — одна смерть. Чья-то отнятая жизнь. Сто граммов чая — пять патронов. Батон колбасы? Пожалуйста, совсем недорого — пятнадцать человеческих жизней.
Один патрон — одна смерть. Чья-то отнятая жизнь. Сто граммов чая — пять патронов. Батон колбасы? Пожалуйста, совсем недорого — пятнадцать человеческих жизней.
Не в моих правилах помогать мертвецам, потому что в мире есть достаточно живых, нуждающихся в помощи.
Не в моих правилах помогать мертвецам, потому что в мире есть достаточно живых, нуждающихся в помощи.
Я трус и поэтому буду героем.
Я трус и поэтому буду героем.
За годы в метро человек не накопил сил, чтобы с триумфом подняться вверх по ступеням сияющего эскалатора, везущего его к былой мощи и великолепию. Напротив, он измельчал, привык к темноте и тесноте.
За годы в метро человек не накопил сил, чтобы с триумфом подняться вверх по ступеням сияющего эскалатора, везущего его к былой мощи и великолепию. Напротив, он измельчал, привык к темноте и тесноте.
Ни с кем не можешь быть таким искренним, как с тем, кто все твои откровения унесёт в могилу…
Ни с кем не можешь быть таким искренним, как с тем, кто все твои откровения унесёт в могилу…
О чём они думали каждый день? Что их тревожило? Что вообще может тревожить людей, если им не приходится каждую секунду опасаться за свою жизнь и постоянно бороться за неё, пытаясь продлить её хотя бы на день?
О чём они думали каждый день? Что их тревожило? Что вообще может тревожить людей, если им не приходится каждую секунду опасаться за свою жизнь и постоянно бороться за неё, пытаясь продлить её хотя бы на день?
— Учти на будущее – три круга фонарём – наш опознавательный знак. Если тебе отвечают тем же – можешь смело идти навстречу, своего они не обидят. Если не светят вообще, или светят как-то не так – делай ноги. Немедленно.
— Но ведь если у них есть фонарь, значит это люди, а не твари какие-нибудь с поверхности.
— Неизвестно, что хуже.
— Учти на будущее – три круга фонарём – наш опознавательный знак. Если тебе отвечают тем же – можешь смело идти навстречу, своего они не обидят. Если не светят вообще, или светят как-то не так – делай ноги. Немедленно.
— Но ведь если у них есть фонарь, значит это люди, а не твари какие-нибудь с поверхности.
— Неизвестно, что хуже.
В итоге о нём сложилось совершенно превратное представление – в нем видели вражеского шпиона и диверсанта, явившегося, чтобы нанести Четвёртому Рейху предательский удар в спину, обезглавив его, посеять хаос и подготовить вторжение противника. Конечной целью было установление антинародного кавказскосионистского режима на всей территории метрополитена. Хотя Артем вообще-то мало понимал в политике, такая глобальная цель показалась ему достойной, и он согласился и с этим.
В итоге о нём сложилось совершенно превратное представление – в нем видели вражеского шпиона и диверсанта, явившегося, чтобы нанести Четвёртому Рейху предательский удар в спину, обезглавив его, посеять хаос и подготовить вторжение противника. Конечной целью было установление антинародного кавказскосионистского режима на всей территории метрополитена. Хотя Артем вообще-то мало понимал в политике, такая глобальная цель показалась ему достойной, и он согласился и с этим.
Но как можно определить, с какой стороны платформа? Если я иду с юга на север, платформа справа, но если я иду с севера на юг – она слева. А сиденья в поезде вообще стояли вдоль стен, если я правильно понимаю. Так что для пассажиров – это платформа спереди, или платформа сзади, причем ровно для половины – так, а для другой половины – точно наоборот.
Но как можно определить, с какой стороны платформа? Если я иду с юга на север, платформа справа, но если я иду с севера на юг – она слева. А сиденья в поезде вообще стояли вдоль стен, если я правильно понимаю. Так что для пассажиров – это платформа спереди, или платформа сзади, причем ровно для половины – так, а для другой половины – точно наоборот.
А ведь нам нравится это дело, Охотник, не правда ли? Мы с тобой очень любим жить! Мы с тобой будем ползать по вонючим подземельям, спать в обнимку с крысами… Но мы выживем!
А ведь нам нравится это дело, Охотник, не правда ли? Мы с тобой очень любим жить! Мы с тобой будем ползать по вонючим подземельям, спать в обнимку с крысами… Но мы выживем!
Нет, незачем было мечтать, в новом мире такого быть больше не могло, в нем каждый шаг давался ценой невероятных усилий и обжигающей боли.
И пусть. Те времена ушли безвозвратно. Тот волшебный, прекрасный мир умер. Его больше нет. И не надо скулить по нему всю оставшуюся жизнь. Надо плюнуть на его могилу и не оборачиваться никогда больше назад.
Нет, незачем было мечтать, в новом мире такого быть больше не могло, в нем каждый шаг давался ценой невероятных усилий и обжигающей боли.
И пусть. Те времена ушли безвозвратно. Тот волшебный, прекрасный мир умер. Его больше нет. И не надо скулить по нему всю оставшуюся жизнь. Надо плюнуть на его могилу и не оборачиваться никогда больше назад.
Голос даже одного человека имеет значение.
Голос даже одного человека имеет значение.
Не надо думать о том, что будет потом. Есть вещи, о которых лучше просто не думать.
Не надо думать о том, что будет потом. Есть вещи, о которых лучше просто не думать.
Моя борьба безнадежна? Говоришь, мы на краю пропасти? Я плюю в твою пропасть. Если ты думаешь, что твое место — на дне, набери побольше воздуха и — вперед.
Моя борьба безнадежна? Говоришь, мы на краю пропасти? Я плюю в твою пропасть. Если ты думаешь, что твое место — на дне, набери побольше воздуха и — вперед.
Любая вера служила человеку только посохом, который поддерживал, не давая оступиться и помогая подняться на ноги, если люди всё же спотыкались и падали.
Любая вера служила человеку только посохом, который поддерживал, не давая оступиться и помогая подняться на ноги, если люди всё же спотыкались и падали.
Знаешь притчу про лягушку в молоке? Как попали две лягушки в крынки с молоком. Одна – рационально мыслящая – вовремя поняла, что сопротивление бесполезно и что судьбу не обмануть. А там вдруг еще загробная жизнь есть – так к чему излишне напрягаться и напрасно тешить себя пустыми надеждами? Сложила свои лапки и пошла ко дну. А вторая – дура, наверное, была, или атеистка. И давай барахтаться. Казалось бы – чего ей барахтаться, если все предопределено? Барахталась она, барахталась… Пока молоко в масло не превратилось. И вылезла. Почтим память ее товарки, безвременно погибшей во имя прогресса философии и рационального мышления.
Знаешь притчу про лягушку в молоке? Как попали две лягушки в крынки с молоком. Одна – рационально мыслящая – вовремя поняла, что сопротивление бесполезно и что судьбу не обмануть. А там вдруг еще загробная жизнь есть – так к чему излишне напрягаться и напрасно тешить себя пустыми надеждами? Сложила свои лапки и пошла ко дну. А вторая – дура, наверное, была, или атеистка. И давай барахтаться. Казалось бы – чего ей барахтаться, если все предопределено? Барахталась она, барахталась… Пока молоко в масло не превратилось. И вылезла. Почтим память ее товарки, безвременно погибшей во имя прогресса философии и рационального мышления.
А вот скажите, товарищ комиссар, что марксизм-ленинизм говорит о безголовых мутантах?
А вот скажите, товарищ комиссар, что марксизм-ленинизм говорит о безголовых мутантах?